Мысль допросить попугая пришла Рупрехту.
Я покачал головой: «Если попугай не местный, мы не поймем друг друга. А если местный — китайцы обидятся. По законам диаспоры китайский попугай может отвечать только китайцам».
«А откуда нам знать, что он китайский?»
Рупрехт посмотрел на Ханну Кук, и она кивнула.
И Цикада кивнула: «Только не делайте птице больно».
Рупрехт снисходительно объяснил: «Наведенные попугаи не чувствуют боли».
«Ну не надо! — закричала Цикада. — Разве ты не слыхал про фантомные боли? Рук нет, ног нет, а все болит».
Мы устроились под отвесной скалой. Отсюда видны были хульма-ны, появившиеся на склоне Олимпа со стороны Аскрийской горы. Связи еще не было, хульманы появлялись по двое, по трое и ни разу не появились вчетвером. Как в японском саду: знаешь, что камней семь, а с какой стороны ни глянь — одного не видно.
Рупрехт крутить не стал, прямо заявил попугаю:
«Пространство-время обречено».
«Вот ловко!»
«Видите, он соглашается!»
«С кем это он соглашается?»
«С новейшими физическими веяниями».
«Это ты соглашаешься с новейшими физическими веяниями. А попугай о них и не слышал».
«Ошибаетесь, эта птица хитрее, чем кажется. Сами слышали, попугай произнес: «Вот ловко!», значит, восхищается новейшими физическими веяниями. Понимаешь, пестрый, — доверительно обратился Рупрехт к попугаю, — мы, прогрессивные физики, считаем, что про-странство-время обречено. Надо строить новую модель Вселенной. Возможно, в таком случае Сеятель наконец обратит на нас внимание. Слыхал о теории суперструн? Видите, — обернулся к нам Рупрехт, — попугай опять произнес: «Вот ловко!» Понимает, что в теории суперструн можно непрерывным образом изменять топологию пространства-времени, а общая теория относительности этого не позволяет — сразу прут сингулярности…»
«Рупрехт!»
«А что такого?»
«Пожалуйста, Рупрехт!»
«Ханна Кук, подождите. По глазам видно, попугай понимает, что, непрерывно меняя параметры решений, можно переводить мировые суперструны в пространство другой топологии. Например, световые лучи, используемые в микроскопе, сами по себе состоят из тех же мировых струн, — Рупрехт уставился на попугая, и тот умно моргнул. — А с любым повышением энергии мировые струны растягиваются. — Рупрехт старался говорить как можно проще, и попугай так и ел его веселыми выпуклыми рубиновыми глазищами. — Короче, пора отказываться от старых понятий».
Не знаю, что бы еще выяснил Рупрехт, но на меня дохнуло пережаренным луком, а Ханна Кук вскрикнула. Мы подняли головы и увидели Котопаху. Он стоял над нами, на вершине скалы.
«Котопаха, ты почему один?»
«Я не один. Я с девушкой».
«С какой еще девушкой?»
«С особенной».
«С Файкой, что ли?»
«Да ну, с Файкой! Зачем?»
«А почему мы не видим девушку?»
«Говорю, она особенная. Мы за птицей пришли».
«Это не птица. Это тайный лазутчик из мира другой физики».
«Обалдеть, — сказал однояйцевый. — А у меня день прошел без фанатизма и с девушкой».
Ханна Кук
Такая у них мораль на Марсе.
ДОКТОР МИКРОБУС
1.
Два контейнера смоллет.
Два контейнера чудесных, божественных капель и пирамидок.
В оранжерее, как всегда, было душно и влажно. Палая листва покрывала дорожки. В Дарджилинге никогда не было так тихо, в Дарджилинге все цвело в любое время года, и птицы этому откровенно радовались. Раздвинув колючие ветви синий, доктор Макробер, не глядя, шагнул к стене, величественно выгибающейся над ним в искусственную небесную сферу. Лучше не смотреть под ноги, когда шагаешь в стометровую шахту. Он не боялся. Просто печаль — вечная, неизбывная… Удара доктор Макробер не почувствовал, просто щемило сердце, и он вновь стоял на краю шахты… Пришлось снова шагнуть в темный провал, поскольку другого способа попасть в запертый изнутри атриум не было…
Крестообразные листья медленно кружились в воздухе…
Алое кресло… Оранжевый плед… Голографическая развертка…
Перед сном лиценциатка Ира Летчик прокручивала виртуальный альбом. Сумеречное дно Марианской впадины, ледяные кольца Сатурна, Церера, залитая лавой. Ира Летчик была здесь. Доктор Макробер отшатнулся от выплеснувшегося в лицо огня. Жадные протуберанцы, встающие над развалами дымящихся камней… Выжженная равнина, изорванная прихотливыми трещинами… Огненные черви, как тесто, выдавливались на плавящийся базальт, обретали нестерпимую четкость…
«Мак! Идентифицируй местность».
«Данная местность не идентифицируется».
14.40…
14.51…
15.02…
15.13…
15.24…
15.35…
Повинуясь указаниям доктора Макробера, пульсирующий зайчик орбитальной станции Хубу поплыл по голографической развертке над каменистой пустыней Сирия, над скалами Дедалия, над землей Сирен, зализанной пылевыми бурями.
14.40…
14.51…
15.02…
Провал Эллады, столовые горы Непентес.
15.13…
15.24…
15.35…
Каждой цифре на развертке соответствовало определенное место.
Так все без исключения человеческие жизни, от самых неудачливых до самых счастливых, занимают свое место в единой бесконечной реке времени. Какие бы течения ни возмущали реку, сужается она или напротив далеко выходит из берегов, каждая человеческая жизнь встроена только в одну, определенную часть реки. От этого мыса и до того… От этого поворота до той отдаленной горы, едва просматривающейся в тумане… Одна жизнь зарождается на тихом плесе и там же заканчивается через какой-то десяток лет, течение даже не успевает вынести ее на быстрину, другая жизнь сразу попадает в стремнину. Но все — самые неудачливые, самые счастливые, инертные и активные, ничтожные и величественные — всегда врезаны в совершенно определенную часть времени; никакая сила не переместит тебя из будущего в прошлое или наоборот… Не исключено, что состояние лиценциатки Иры Летчик каким-то образом связано с тем, что происходит или происходило совсем недавно в закрытых лабораториях подземных метановых заводов…
Доктор Макробер внимательно следил за орбитой станции. Возможно, что-то случилось, когда она проходила над землей Сирен или над землей Темпе. Доктора У Пу не случайно прозвали доктором Время, и это ведь он появился на Хубу после высадки лиценциатов на Марс. Он наблюдал Иру Летчик, он понимал, что с каждым возвращением из своих снов у лиценциатки все больше и больше сил будет уходить на попытки вспомнить. Не появись доктор У Пу на станции Хубу, это выглядело бы странно, как если бы доктор Макробер не появился на новой, пусть даже самой ничтожной Делянке Сеятеля. Войсеры считают меня гончей, несущейся по следам Сеятеля, но и доктор У Пу — такая же ищейка, только бежит с другой стороны. Может, в неутомимом преследовании мы уже тыкались мордами в ногу Сеятеля…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});